Бег спящих // ... из того, что ещё не забылось

Белая лестница в чёрной комнате

С вами такое бывало?
Вещи, что видели вы лишь во сне, вдруг встречаются наяву. Места, которые вы никогда не посещали – словно родные, знакомые. Люди, появившиеся на свет много позже вас, с первых же слов – как друзья детства: и вы играли с ними в «сковороду», и бегали с уроков на пруд, на рыбалку, и лишь разница в двадцать лет сверлит разум: не сон ли?
Эта явь – может лишь сон? А сон, что казался таким несерьёзным – был явью?

Сколько помню себя, а помню я кажется многое, снилась мне лестница. Широкая, белая, из искрящегося мрамора, со ступенями, украшенными витиеватой резьбой. Ослепительно белая лестница среди бездонно чёрной комнаты вела вверх, в окружении хрустальных зеркал в темноту.
И когда я вставал на ступени, делал пару шагов и оглядывался, всё внизу исчезало – пол, перила и мрамор, на котором я прежде стоял. Сперва они растворялись в моей собственной тени. А затем – исчезали вообще.
Всё позади становилось прозрачным и наполнялось темнотой. Если торопливо шагать, то и темнота торопилась. Если бежать, то бежала и тень.
Нет, я не хотел возвращаться. Лестница увлекала, манила радужными зайчиками зеркал. Но если бы и решил повернуть, путь назад невозможен. Только вверх. Шаг за шагом. По белым ступеням, в чёрную темноту.

И вот пару лет назад я её встретил.
Наяву.
Я ступил на эту лестницу, поразившись одновременно и увиденному и тому насколько прозаично всё случилось. Она действительно мраморная. И вокруг всё действительно чёрное – декоративные решётки, отлитые из воронёного чугуна ограждали идущие по сторонам лифтовые шахты. На площадках гранёный хрусталь богемских зеркал в два человеческих роста. Тусклый свет им несли фонари на подставках в стиле романтичный модерн.
Её только что отреставрировали в одном старом доме в центре Владивостока, вернув лестничным маршам тот вид, что имели они сто лет назад. И вот загадка: до реставрации, никто из ныне живущих не мог видеть ни этот мрамор ни этих зеркал. Замазанные казённой краской и заставленные пыльным хламом, бег по этим ступеням был доступен только во сне.
Мне.
… и, как знать – ещё кому-то?

Клочок газетной бумаги

Сейчас я уже не вспомню – кто первым рассказал мне эту историю. Рассказчиков было много и каждый про что-то своё. По фрагментам, мне передавали её много лет и ни разу так что б «с начала». За то всегда с определённым концом. Финал каждого такого повествования , иногда короткого , но временами не очень, порою простого, а иногда – не совсем, но финал всегда имел место и был настолько логичен и очевиден, что не возникало даже малейшего повода усомниться. Ну разве что совпадения. Такие маленькие досадные совпадения, когда вроде бы уже всё закончилось и завершилось, ан – нет, в другом рассказе, оказывается этот «конец» - в середине, а то и вовсе в начале… другого конца. Совпадения эти в сущности ни на что не влияли. Так – просто слова : названия мест, имена, даты. Мало ли что в нашей жизни происходит день в день? Но однажды после очередного такого рассказа, с «концом в середине» , я забеспокоился: а был ли настоящий конец? Я попытался сложить всё что мне было известно , что бы выстроить факты в одну строгую линию, в конце которой должен быть он – единственно верный финал и с досадой обнаружил, что «линия» не выстраивается.

Хуже того: их – этих «линий» получается несколько. И ни одна из них сама по себе ни имеет конца. Это было весьма раздражительное открытие. Ведь то, что казалось естественным и очевидным, постепенно превращалось в неправдоподобную чушь, одно лишь упоминание которой в «воспитанном обществе», могло сделать меня «человеком со странностями», того и гляди - руки не подадут: «У парня с головой что-то не то… Лучше не надо…»

Вероятно, подобные чувства испытывали те, кто повстречал инопланетян или Снежного Человека. «Об это нельзя рассказать. Не поймут». Да что там «инопланетян». Стоит лишь заблудится на незнакомой улице, пусть и в родном городе (хотя наверное, последнее обстоятельство вдвойне унизительно) , пропустить перекрёсток, не разобрать номеров домов – и всё: рассказывать о таком конфузе определённо не хочется, потому что «лучше не надо».
Да – это так.

Но была ещё маленькая возможность добиться истины : задавать уточняющие вопросы тем, новым рассказчикам, что сообщали мне неизвестные ранее фрагменты. Совершая обмен – рассказ за рассказ – можно было бы как то свести эти «линии» в некое целое, обозначив пусть и в фантазиях вожделенный итог. Я так и стал делать. И на первых порах на горизонте забрезжил прогресс: очередной повествователь, увидев в моём лице заинтересованного слушателя , охотно сообщали новые подробности, которые, теперь уж точно (как мне тогда казалось) всё поставят на свои места. И я спрашивал. И мне отвечали. И я спрашивал снова и снова. И мне отвечали ещё.. Пока в какой-то момент разговор прерывался фразой типа: «Ой! А вот дальше я уже не знаю. Но есть человек, который наверняка осведомлён».. и обещали мне дать телефончик, назвать имя, адрес или переспросить через друзей.

Только вот беда: телефон не кстати куда-то терялся, имя забывалось, друзья уезжали далеко и надолго , некоторые переставали дружить. А мои настойчивые напоминания только усугубляли неловкость, которая частенько разрешалась простым советом:
-А зачем тебе телефон? Ты ведь сам же всё знаешь! И тот парень ничего нового тебе не сообщит.
-Я?!
-Да , ты. Судя по твоим наводящим вопросам, ты глубоко в курсе темы. А старое ворошить сейчас всё равно никто не захочет. Жизнь другая, и время не то.

Первоначально меня подобные реплики веселили. Затем – вызывали досаду. Следом была уже злость. Но в какой-то момент я вдруг понял: лучше не спрашивать. Я понял, что если продолжу настаивать, то на меня начнут показывать пальцем, будто я во всём виноват. И показывать пальцем не из чувства справедливости, а лишь ради того, что бы отгородиться. Такая форма защиты: столкнуть в колодец излишне любопытного собеседника. Причём колодец этот я откопал себе сам.
Признаюсь: мне стало немного не по себе. Да что там немного. Честно – страшно. Колодец и всё такое. Но любопытство сильней и я изменил тактику. Я «пошёл от обратного»: теперь я демонстративно отмахивался от очередного рассказчика «В курсе… Знаю… Не продолжай». Это сильный приём: ведь уклонение от беседы провоцирует высказать сильнее всяких вопросов, навязать, доказать, продемонстрировать свою исключительность и непревзойдённую осведомлённость. Приём безотказный. Не надо быть великим манипулятором, что бы его освоить. Попробуйте сами, если не верите. Или понаблюдайте со стороны.
Сработал он и у меня. Даже быстрее чем я рассчитывал. После очередного сеанса «горячего равнодушия» собеседник мой «мамой поклялся» достать телефон «самого осведомлённого».
И, не поверите - достал!

В тот вечер, он светился на зависть рождественской ёлке.
Я же из последних сил маскировал свой "свет" - по сценарию, скучно зевая.
-Вот, видишь? – он держал в руке почтовый конверт обклеенный скотчем. – Видишь, что это?!
-Вижу – конверт. И чо?..
-Это не просто «конверт». Я заплатил тучу бабок за то что внутри.
-У богатых свои причуды. Ближе к сути.
-Я заплатил, при условии, что не буду читать. И что отдам только тебе. А ты… Ну…ты же скажешь мне что там внутри? Скажешь? Я заплатил!
-Дай сюда.
-Нет. Ты сперва пообещай, что скажешь.
-Мы ж не в школе, и не в детсадике. Мало ли что там за хрень. Вдруг там написано «Я –козёл», и я это должен буду прочесть в слух? Дай конверт.
-Ну если не скажешь, то значит – точно козёл.

Но я всё же успеваю выхватить конверт и без промедления вскрываю.

-Ага-а-а?! Значит тебе всё таки важно знать. А то делал вид будто пофиг, зевает, скучает…Ну чё там? Читай!

Там был клочок бумаги, судя по качеству, оторванный от края старой газеты. На нём карандашом спешным почерком две строчки: фамилия и телефон.
Моя фамилия и мой телефон.
Почерк тоже мой.
-Ты где это достал?
-Я купил!!
-У кого?!
-А ты прочти – скажу.
-Не прочту.
-Не скажу.
-Ты где это достал, спрашиваю?!
-Не прочтёшь – не скажу.
-Придурок!
-Это вместо благодарности?
-Лопатой тебе по горбу бы – была б благодарность.
-То есть, ты всё таки козёл.
-Да пошёл ты…

Web-ремарка, которой не будет в окончательном тексте

Этот пост два года назад был специально для @alena4e
Как-то Алена посетовла, что я обхожу вниманием её посты в своей «маленькой пятнице».
Всё очевидно же - это потому что пятница маленькая )) да и та по средам.

А ещё она пожурила меня, что я завёл манеру шастать по блокчейну «с топориком».
Некрасиво. Согласен. Буду работать над собой. Собственно – начал.

И затем, как-то вскользь выразила сожаление в том духе, что про мои 90-е наверное не прочитает.
Ну, если только у неё под рукой не сохранилось старых газет, то – да, не прочитает )) …Попадался мне в кадре старенький чемоданчик…
Но , вряд ли.
Да и врут всё в газетах, безбожно. А переписывать уже не хочу. Такой вот я лодырь – что с меня взять.
Выходит, по совокупности, очень неловко мне перед Алёной – третий месяц копить штрафные очки. Это , между прочим, дискомфортно, если кто понимает. Вроде как после сытого ужина в гостях – растрясти бы желудок, но все дамы в наличии – только к вальсу готовы, кто ещё трезв. И сам уже смотришь на себя критически в зеркало: не – мачо, определённо – не мачо. Не зря тут прекрасные феи сплошь вокруг из горлА , да утираючись локтём.

Женщины – мое последнее оправдание в ответ суровому Зеркалу.
Безжалостному.
Неподкупному.
Только и остаётся прятать глаза.
Даром что вертится в голове недописанная история.
Ненаписанная История, о тех кого уже стал забывать.
Кому оно надо? Просто ещё одно оправдание?
Жалкая попытка. Ею не убедить... Не напомнить.
Забыть. С пятого раза, если получится. Или с пятьдесят пятого. Надо пытаться забыть.

Мы тогда были молоды, глупы, безрассудны.
Мы хотели безостановочно тратить и тратить, стесняясь копить.
Копить это по стариковски. Не жлобство, а трусость.
Копить, значить бояться, что завтра тебе придётся покупать то, что сейчас дают просто так или что ты беспрекословно отнимешь: чей-то дом, чью-то женщину, имя.
Мы так легко это делали столько раз на виду друг у друга, «на спор», «на слабо», чисто кураж, что даже сама мысль о страхе , что когда то это всё кончится, внушала брезгливость.
Копишь? Фу-у.. Слабак.
Трать!!
А оно всё лезло и лезло со всех щелей : каждый час, минута, мгновение – соблазны, возможности.
Соблазны – возможности – адреналин.
Дрожь в пальцах, будто судороги от электричества.
Женщины - деньги.
Либидо и дрожь.
Смешно вспомнить - я ведь боялся инфаркта. Сам не медик, слушал всякую чушь. А в итоге никто так и не умер. От инфаркта не умер тогда. Ну а позже – от накоплений, отдышки, сосудистой дряблости – это другое. Другое время, другой мир. Двоих застрелили и это лучшее, на что можно рассчитывать. Но это всё позже – это сейчас, то «завтра», которое было вчера.
А тогда мы боялись бояться.

Слова
Change – перемена, менять, преобразование, мелочь, меняться
Exchange – биржа
Swop – сделка, перемещение

. . . . . .

В сентябре 96-го я жил в Нью-Йорке.
Что я там делал?
Немного работал, ещё меньше – учился, а в остальном - валял дурака.
Нью Йорк замечательно располагает ко всем этим трём смертям времени. И ещё он что-то делает с памятью. Как то закручивает её ловко – винтом мясорубки.

Вроде, Москва так же. Но Москва неуютная, злая, как тёща, хоть и права.
У Москвы на всё своя правда. А в Нью-Йорке правды не чувствуешь. Времени не ощущаешь. Время тут можно просто купить, съесть или покрошить его мелкими крошками голубям на газоне. А можно целую булку сломав пополам, выбросить навстречу летящим над берегом чайкам – те подхватят, воды не касаясь, и унесут. А ты купишь ещё …
Впрочем, денег тут тоже не чувствуешь.

Адрес нашего офиса тогда был 59 Wall Street, старенький небоскрёбик всего этажей сорок.
Кирпичный (!), снаружи чистенький, хотя и потёртый. Внутри уютно и даже светло. Лифт скоростной, современный, но двери входные – ещё кованные, указатель этажей со стрелочным циферблатом и звонком.
А какие милые оконные рамы! Деревянные, крашеные под «слоновую кость», с латунными ручками и этим волшебным американским манером сдвигания вверх, словно нож гильотины: не оставляй шею на подоконнике, приятель!

Этот небоскрёб , выходящий своим острым углом на каменный перст Twenty Exhange, уже не был новым даже к началу Великой Депрессии, но уходить на покой не собирался, аристократично игнорируя нахальный стук отбойных молотков с противоположной стороны улицы. Молодой и напористый Нью-Йорский риэлтор Дональд Трамп , плейбой и кутила, гнездился бок-в-бок с JPMorgan , что бы смотреть окнами на святая святых – здание Нью Йоркской Фондовой Биржи.
Фу, как громко ругались тогда все соседи вокруг!!

-Да, что б под тобой земля провалилась!! Бруклинский выскочка! Наглый, как «новый русский»! Куда ты со своим немытым рылом в приличное общество?!!..

И так далее, и так далее, и тому подобное…
И вот в один из сентябрьских вечеров после работы, когда уж и Солнце вроде бы ушло на покой, но привычный колокольный звон Тринити Чорч подавляли ненавистные отбойные молотки, шеф наш в раздражении хлопнул по столу :

-Аркета! С меня хватит!! Завтра всем быть на «Пандоре» - доработаем пятницу там.

Шеф – директор компании где проходила моя «стажировка». Он грек.
«Пандора» - небольшая моторная яхта, которой он владеет под бермудским флагом.
Грохот строительной техники за окном нам действительно поднадоел. Но и от слов шефа легче не стало. Яхту он держал в городском клубе Олбани поближе к своему особняку. А от Манхеттена до столицы штата - двести километров, и что бы быть там к началу рабочего дня – вставать придётся так рано, что спать можно и вовсе не ложиться.

-Не надо таких кислых физиономий, - вероятно прочтя нашу мимику он разрядил обстановку. - В 8.00 на пристани вас заберёт мой «длинный». И в девять начнём.

Утро пятницы было сырым и туманным. И пока я шёл к пристани, как то не верилось что мы вообще полетим. Но вертолёт шефа - «длинный» шестиместный «Белл» - распихивая лопастями стылую морось, бодро поднял нас над городской мглой и держась за ленту Гудзона, словно за поручни, понёс на север.
Потом я много раз корил себя, что так легкомысленно пропустил эту возможность – посмотреть Нью Йорк с неба. Банальные кадры телерепортажеей снятые над Манхеттоном действительно не стоили аудита. Но дальше на севере за Центральным парком было на что посмотреть, а я.. задремал. И очнулся, только когда вертолёт коснулся лыжами лётной палубы «Пандоры»

---

Впервые в своей жизни я поднялся на борт американского корабля в сентябре 1990 г. Это был крейсер «Принстон», зашедший с дружеским визитом в тогда ещё «закрыты» Владивосток.
Слухи о том, что статус города вот-вот изменятся метались вихрями ещё с весны. Все ждали этого и не могли поверить. А тем временем два боевых корабля самого главного «потенциального противника» встали у причальной стенки, наискосок перед зданием Штаба Тихоокеанского Флота. Что это значит? Уже?!
На это нельзя было просто так «посмотреть» надо было лично удостовериться, пощупать.
Вдруг – мираж. Так бывает с людьми потерпевшими кораблекрушение и застрявшими на необитаемом острове. Они долго кричали, просили о помощи, жгли ночами костры. Но корабли всё шли мимо и мимо… Никто не замечал тут несчастных… 70 долгих лет.
И вдруг один отклонился о привычного курса. Следом другой!
Вот они вошли в гавань, бросили якорь!
Вот их оркестр сыграл гимн и на рее наш флаг!
Их матросы, здоровые, загорелы, белозубые шагают по необитаемому острову, улыбаются нам и машут рукой!
Это невероятно! Это невозможно!
Наше кораблекрушение кончилось – впереди большой мир!

Это было очевидно во всех мелочах, но мы, честно, боялись в это поверить. Робко тыкали пальцами небо в сторону гостей.
Боязливо, оглядываясь по сторонам, доставали фотоаппараты…
А что? Можно? Теперь здесь разрешено фотографировать?
Не арестуют? И ничего не отберут? Не затолкнут в автозак?
Да мы и не будем «наши».
Мы их корабли хотим щёлкнуть получше!
Вдруг это сон.
Вдруг глаза нам изменили от долгого пребывания на необитаемом острове,
Крыша поехала. А оптика не соврёт…

Американские корабли простояли неделю, а очередь к ним не заканчивалась до последнего дня. Ждать приходилось по 3-4 часа , выстаивая под палящим сентябрьским солнцем. Беспощадно палящим, словно до этого ему кто-то светить не давал. Но мы всё стерпели, всё выдержали: и жена и трёхлетняя дочка, мы все втроём оказались на том корабле.
Помню пить очень хотелось. Вода в те времена только в стеклянных бутылках, а все твердые предметы потребовали оставить на КПП.
Впрочем, подозреваю, строгость эта была не из-за «опасности предметов», а из-за навязчивой мании обитателей нашего городка кидаться в безудержней «чейнч» с матросами – «кокарды против «Мальборы»», «жвачка за ордена» и т.д.
Не смотря на всяческие «меры» и «запреты» делалось это открыто и в больших количествах, буквально в двух шагах от «бдительных стражей». Всё просто: их матрос идёт с демонстративно отдувающимися карманами. Наш достаёт что-то для «чейнча» - шапка –ушанка или фуражка с кокардой , подходит и спрашивает:
-Это твоя мальбора?
Тот отвечает:
-Да. А это твоя фуражка?
Наш говорит:
-Да,
Тогда тот предлагает:
-Чейнч?, - ну, типа «Будем меняться?»
Они менялись.
А мы теперь без воды.

Дочка не понимала, конечно – зачем мы пришли и всё это терпим. Корабль стоит, никуда не плывёт. А люди зачем-то приходят-уходят… Но общее настроение, вероятно передавалось и ей, так что не хныкала, вела себя на удивление живо, вертела туда сюда головой и хватала цепкими пальцами всё до чего только могла дотянутся, презирая двойное оцепление американских морпехов и наших «в штатском».

Крейсер «Принстон» - из серии «Тикондерога». Я много читал об этих новейших и суперсовременных в ту пору кораблях. Разумеется, литература то была «специальная», «под грифом», выдаваемая под роспись «о неразглашении», без права «выносить из помещения и делать записи. Только читать и если сможешь – запомнить. А через три часа – вернуть в сейф...
Ну я и запоминал всё что мог… Так что наверное, если б в тот день случилось затмение и на корабле погас свет, то я бы и с закрытыми глазами вышел бы к трапу из самого потаённого отсека.
Поэтому, медленно вместе со всеми переступая по палубе, я играл со своим дежавю : вот сейчас на надстройке закончится леер.., а через пять шагов – в переборки будет решётка вентиляции… а тут трап на верхний ярус к радарам …
Да , мне всё было знакомо, словно я тут служил.
Как матросу, спасённому с необитаемого острова, «знакома» каждая вещь на спасшем его корабле – он столько тысяч раз прокручивал в голове этот воображаемый миг спасения, что он давно уже сделался явью…
Увлёкшись, я не заметил, как нас стало двое – я и жена.
Варвара – наша трёхлетняя спутница, уже где то протискивалась меж оцепления и лееров. И когда мы хватились… Нет, не так… Когда здоровенный негр – матрос (в своём смешном форменном «чепчике») поднял над толпою на вытянутых руках нашу Варьку, мать её чуть не упала в обморок.
А тот, на неплохом русском громко крикнул:
-Кто есть отец этого ребёнка?
Собственно, это был даже не крик. Его голос, глубоким сильным баритоном, напоминал пароходный гудок.
-She 's my daughter, - вырвалось у меня, что-то сдавленно непроизвольно, на мгновение раньше, чем в голове всплыла мысль о том во сколько блокнотов я сейчас попадаю «на карандаш». Но уже вырвалось. Не поймать.
Негр шагнул в мою сторону.
-Девочка есть была на крышке ракета шахта. Для цивильных доступ закрыт. Но кэп разрешает девочка сесть в его кресло. Ты следуй за мной.

Командир крейсера приглашает Варьку на мостик?
Боевой пост «Принстона»?!!
Это же святая святых!
Доченька, ты что там наделала с этой злосчастной «ракета-шахта»?!
Мысли, тысячи мыслей роилось в моей голове, не находя готовых решений, пока мы с женой послушно семенили за нашей Варварой, едущей верхом на негре в белоснежной форме американского «нейви».

Мостик крейсера мне показался тесным и забитым аппаратурой словно кладовка дачного домика шанцевым инвентарём. Ну, т.е. по картинкам из «дэ-эс-пе-шной литературы я знал, что там тесновато. Но не до такой же степени!
«Как тут вообще можно работать?!»,- мелькнула мысль, но додумывать её было некогда.
-Командер Хоунц, Эдвард. (Captain Edward Hontz)
Командир лицом своим был похож на школьного учителя – густые усы «щёточкой», большие очки с толстыми линзами.

«Староват ты для крейсера» , - почему-то подумалось. Уж больно вокруг всё выглядело «смартли» и «хайтекли», что бы среди этого изобилия мерцающих лупоглазых мониторов тёрся какой-то Нед Фландерс из «Симпсонов». Впрочем, справедливости ради весь этот хай-тек не уберёг новейший корабль от старенькой советской донной мины, на которой он таки подорвался годом спустя во время «Бури в пустыне». И если бы не «Фландерс» - ещё не известно как дальше бы пошли дела : командир проявил должную выдержку и вывел фактически переломленный пополам крейсер с минного поля, сохранив и корабль и экипаж.
«Я сейчас думаю о всякой фигне: Фландерс, дачный домик…», - ну вы знаете, такие навязчивые мысли о мыслях приходят в самый неподходящий момент. А хозяин «домика» уже пристаёт к моей жене с галантным вопросом – не разрешит ли мэм взять на руки её дочь, чтобы усадить в кресло командира?
Кресло с ремнями, если кто не в курсе!!
Это боевая машина, а не лодочка для прогулок на пруду. Её энергетическая установка построена для поддержания хода в 20 узлов при семибальном шторме. Ощущение экипажа – как на самосвале по горным валунам. Всё это я когда-то прочитал в «книжках». Но про ремни безопасности там не было написано ни слова, очевидно предполагалось что об этом и так догадаются. Так –то так, но не при таких обстоятельствах – сейчас этот дедуля, с неочевидной религиозной ориентации, пристегнёт мою дочь к креслу и будет пить её кровь!!
Но жена послушно кивала, улыбаясь.. Вокруг полдюжины офицеров в белых с голубизной наутюженных кителях.
И Эдвард взял Варвару на руки, не как ребёнка (мы ж обычно так пакеты в супермаркете берём, за ручки), а словно маленькую женщину, подведя левую руку под колени, а правой, сделав «спинку дивана» и в таком полулежачем положении аккуратно перенёс в кресло.

-Домики…!

Варвару то все эти наши ураганы чувств абсолютно никак не волновали.
Похоже, что негр и вправду оторвал её от разглядывания главного оружия этого крейсера - пусковой установки вертикального старта ракет. Сама установка спрятана глубоко в корпусе. На палубе - лишь крышки , защищающие ракеты в походе. Вот эти крышки – пол-сотни аккуратных низких пирамидок , выстроенные квадратом и привлекли её внимание. Установка расположена впритык к надстройке и с мостика видна лишь частично. А с командирского кресла, да ещё ребёнку – практически вообще никак. Вот её такое положение вещей и не устраивало:

-До-ми-ки-и-и!!

Ребёнок настойчиво требовал показать ему «домики», а ещё лучше – тех кто в них живёт.

И тут «Фландерса» осенило. Он дал какую-то команду стоявшему рядом офицеру, тот повернул к Варьке один из мониторов, вероятно подключенных к видеокамерам внешнего наблюдения, но вместо картинки с камер, запустил на нём «презентацию» – фильм-рассказ о корабле.
«Домики» приподняли крыши и из шахт, спрятанных под ними, вылетали ракеты с длинными пушистыми хвостами коричневого дыма, разметая языки рыжего пламени…
Но… ребёнку три года… Это девочка, она не знает, что такое «ракеты» и зачем они вообще.

-В домиках пожа-а-а-а-а-ар!, - Варвара закричала громко и пронзительно, разрывая на лоскуты деловую тишину полушёпота, царившую на мостике. Офицеры, кто стоял ближе , пригнули головы.

«Фландерс» не очень хорошо знал русский, а его переводчик (тот самый негр, кто привёл нас на мостик), старался щегольнуть перед командиром своими способностями синхрониста, да ещё и добавить натуральности по системе Станиславского. Уже на половину пребывая «образе», он так же громко и отчаянно крикнул :
-Fire!!!

Проблема в том, что боевой корабль – это не гостиница.
Служба на нём идёт, даже во время дружеских визитов в порты иностранных государств. На мостике всегда находится вахтенный офицер, пусть и не самого почётного звания, но технически непрерывно осуществляющий всё оперативное руководство корабельной жизнью, пока командир занят делами более высокого порядка. Место вахтенного на некотором удалении от командира – что бы не мешать друг другу, но и не слишком далеко - что бы всегда можно было разобрать любой сигнал начальства с полуслова.
Был такой офицер и на мостике «Принстона» тогда.
И он конечно же исправно нёс свою службу, стоя за пультом на противоположном крыле мостика..
Услышав громкий крик «Пожар!» от человека из свиты командира, вахтенный не стал медлить: быстро что-то включил, на что-то нажал, схватив микрофон громкой корабельной связи начал отдавать команды … - он всё делал, как учили.
Взвыла боевая сирена. Застучали ботинки бегущих куда-то матросов…
Посетителей, толпившихся на палубе, настойчиво попросили покинуть корабль…
Морпехи встали коробочкой вокруг вертолёта на лётной палубе.. Чихнул, и застучал, посвистывая турбинкой, дизель аварийного электрогенератора…

Конечно, суматоха была недолгой – командер Хоунц быстро поставил всё на свои места и отдал нужные распоряжения. На всё – про всё ушла минута, вряд ли больше…
Впрочем, скажу честно, мы не на шутку испугались.
Жена, ни на кого не обращая внимания, резко выдернула Варвару из кресла, даже не расстёгивая ремней. И мы стояли втроём у двери, прижавшись друг к другу в этом и без того тесном «дачном домике», беспомощно гадая - что будет с нами дальше. Пересохло и в горле и на губах.

«Фландерс» подошёл ко мне вплотную.
На его лице по-прежнему сияла благообразная улыбка школьного учителя, но было видно, что подобрать нужные слова ему необыкновенно затруднительно.
На мостике повисла гробовая тишина.
Он снял очки, протёр их одноразовой салфеткой, снова одел и растянув улыбку на предельно допустимую американским Уставом ширину, обратился ко мне:
-Стало быть – это ваша дочь.
-Да. А это, стало быть - ваш корабль.
-Да-а…
-Чейнч?

Почему-то , это долбаное «Чейнч» оказала в то мгновение единственным английским словом, оставшимся в памяти. Ну, то есть, я конечно понимал, что сморозил глупость… Сперва сморозил, а потом понял… Но Хоунц это понял как-то по-своему.

-Мы все – дети Господа, – выдохнул он и присев на корточки перед Варварой, добавил, - но у меня, только сыновья… вАрвары.

Он достал из нагрудного кармана медный боцманский свисток. Очень древний экземпляр, такими на флотах уже давно не пользуются – миниатюрная вещица, меньше зажигалки, и протянул его девочке.

-Это волшебный свисток. Он даёт волю [власть] людям искать правильный путь. Найди свой корабль.

Продолжение следует